Когда я была маленькая и училась в школе и позже, когда я была молоденькая и училась в университете, нас учили, что грамматическая категория одушевленности-неодушевленности – неизменяемая категория русского языка и определяется она по совпадению во множественном числе винительного падежа с именительным или с родительным падежом, то есть если ложки (им. пад.) – вижу что? ложки (вин. пад.), то ложка – неодушевленное, а если матери, папы (им. пад.) – вижу кого? матерей, пап (вин. пад.), то мать, папа – одушевленное.
Но все в этом мире меняется. Сейчас дочь моих друзей готовится к ЕГЭ, а составители ЕГЭ требуют от детей совсем других ответов. Во-первых, теперь грамматическая одушевленность определяется отдельно по единственному и по множественному числу. Поэтому одна мать или дочь – неодушевленное, а две матери или дочери – уже одушевленное. То есть категория одушевленности стала изменяемой. Ладно, допустим. Но теперь у нас появились существительные с невыраженной в единственном числе категорией одушевленности. Это гадкие слова, оканчивающиеся на -а, -я, у которых винительный падеж не совпадает ни с именительным, ни с родительным: папа, мама, ложка (им. пад.) – вижу кого? что? папу, маму, ложку (вин. пад.) – нет кого? чего? папы, мамы, ложки (род. пад.). В общем, когда папа один, то и не разберешь, одушевленный он или нет, а когда пап несколько, то у них резко появляется одушевленность. Прежняя неизменяемая, ясно выраженная и легко и, главное, единообразно определяемая одушевленность-неодушевленность стала изменяемой, временами невыраженной и нечетко определяемой. Составители ЕГЭ умудрились запутать и усложнить этот вопрос.
Кто бы мне объяснил, зачем такие сложности и, самое главное, что составители ЕГЭ надеются с них поиметь?