Надежда, как все чувства, имеет разрушительную и созидательную ипостась. Если речь идет о созидательной надежде, так я – за обеими руками. Если больной не будет надеяться выздороветь, зачем ему лечиться? Если человек, потерпевший кораблекрушение, не будет надеяться спастись, разве он сумеет выжить? Даже по мелочи, если человек, допустим, не будет надеяться научиться играть на гитаре, ему за это дело и браться не стоит. Созидательная надежда, заставляющая человека бороться и действовать, чувство прямо-таки великолепное!
Другое дело, что бывает надежда разрушительная. Например, история большинства еврейских гетто периода фашизма это прекрасно показывает. Фашисты очень умело манипулировали как раз надеждой, глупой, подленькой надеждой, что со мной все обойдется, потому что я ни в чем не виноват. Когда евреев Вильнюсского, по-моему, гетто везли расстреливать, к эшелону подходили люди и говорили: «Вас везут убивать!». Так вот, евреи им не верили, они надеялись, что все обойдется. И позволили себя убить. Можно сказать, что их убила надежда.
Трус остается трусом, пока у него есть надежда. Именно из надежды, подлой надежды, что со мной все обойдется, рождается конформизм, позволяющий группкам подонков то и дело совершать государственные перевороты и захватывать власть.
Надежда – это то, что позволяет множеству людей всю жизнь просидеть в дерьме, надеясь на лучшее. Такие люди всегда надеются, что в один прекрасный день у них все будет хорошо, и всю жизнь бегают по замкнутому кругу, ничего не делая для того, чтоб действительно стало хорошо! Конечно, тешить себя надеждой на счастливый исход гораздо проще, чем сделать что-нибудь для того, чтоб этот исход стал счастливым.
Из чего часто рождаются наши обиды? Из надежды. Мы надеемся, что человек поведет себя одним образом, а он ведет себя совершенно по-другому. Ах он подлец, как он посмел обмануть мои надежды!
Вот потому я и говорю, что надежда – чувство зачастую глупое и даже подлое.